Технологический прогресс

Вышедшие в пятницу данные о рынке труда в США стали шоком. Помнится, в начале июне, когда майские данные шокировали общественность своим безобразием, все ссылались на Японию и ее землетрясение в качестве оправдания откровенно неудовлетворительного для середины третьего года рецессии результата. И также использовали Японию в качестве объяснения переходности наблюдаемых проблем. Однако, июньские данные оказались даже хуже пересмотренных в сторону понижения данных за май:

И в деталях все выглядит настолько же плохо, если не хуже.

Это может звучать парадоксально, но подобный отчет о рынке труда совсем необязательно является “плохим” для рынка американских акций. Почасовая зарплата за месяц июнь не выросла (и даже упала на один цент), цены на товары растут (инфляция), дефицит бюджета не позволяет экономике сокращаться, и в целом это означает сохранение маржи и продолжение роста корпоративных прибылей. Вопрос распределения этой прибыли может быть важен, но корпоративному сектору в целом пока ничего не угрожает. Это не означает, что рынок акций должен и дальше расти, но слухи о его коллапсе лишь на основе этого отчета явно выглядят преувеличенными и преждевременными.

Статистика и динамика рынка труда выглядит особенно “занимательной” на фоне только что благополучно почившей второй программы количественного облегчения. Но на третий раунд монетарного “стимула” у Бернанке нет политической власти и потребуется явное и широкое ухудшение макроэкономических условий, что мысли об этом начали посещать горячие головы в Вашингтоне. Печально, но в это же время эти же горячие головы в Вашингтоне не могут отвлечься от мыслей о лимите госдолга в США и, как следствие, необходимости сокращения фискального стимула, т.е. дефицита бюджета. В своих бессмысленных страхах стать следующей Грецией, США становятся следующей Японией. Впрочем, это есть их политический выбор, на который они имеют полное право.

Но вернемся к корпоративным прибылям, которые вводят современную экономическую теорию в интеллектуальный ступор.

Зачем компания Apple накопила 30 млрд долларов (треть баланса) в виде наличных денег и краткосрочных инвестиций в ценные бумаги? Или зачем компания Microsoft накопила 50 млрд долларов (половина баланса)? Современная экономическая теория не может понять и тем более объяснить, зачем корпоративному сектору в целом нужен рекордный объем наличных денег на балансе. Очередное свидетельство поражения проповедуемой этой теорией идеологии рыночной самодисциплины?

Стандартная линия из теории ссудного капитала утверждает, что рост сбережений ведет к падению процентных ставок, что стимулирует инвестиции. Однако, корпоративный сектор не только не инвестирует, но и продолжает сокращать расходы (например, на зарплаты, как было отмечено выше). И термин “jobless recovery” (т.е. экономический рост без создания новых рабочих мест) между делом уверенно входит в экономические словари.

Возможно, что какие-то случайные компании безнадежно глупы и тупы и поэтому не хотят инвестировать. Но если даже столь успешные компании, как Apple и Microsoft не инвестируют, то проблема заключается явно не в глупости и тупости. Или по крайней мере не глупости и тупости корпоративного мира.

Подобный проблемы в свое время интересовали еще Джона Кейнса, который популяризовал “парадокс бережливости”. А до Кейнса похожие вопросы анализировал со своей колокольни Карл Маркс. Кстати, некоторые (анти-)мысли Маркса очень удачно реализовывал в корпоративной жизни Генри Форд. В частности, Форд осознанно платил своим рабочим высокую зарплату, чтобы они могли купить результаты собственного труда. (И на случай, если СМ вновь заподозрят в слепой приверженности идеям марксизма, Генри Форд был ярым противником профсоюзов).

Современная экономическая теория идеи Кейнса безнадежно извратила в своем неоклассическом синтезе, а имя Маркса на нее действует как красная тряпка на быка. И поэтому современная макроэкономическая политика деградировала в своем интеллектуальных изысках до регулирования уровня номинальных краткосрочных безрисковых (!) процентных ставок.

Предполагаемый официальный механизм трансмиссии процентной политики состоит в компенсации изменений экономической активности посредством изменения процентных ставок. Например, если экономическая активность падает, т.е. сбережения растут, а инвестиции падают, то понижение процентных ставок должно привести к снижению привлекательности сбережений и увеличению привлекательности инвестиций.

Неофициальный механизм трансмиссии, который начал исповедовать еще Гринспан, состоит в тагетировании уровня рынка финансовых активов. Например, если рынок акций начинает резко падать, то понижение процентных ставок должно стимулировать настроения “инвесторов”, которые начнут стимулировать рынки финансовых активов, что приведет к общему улучшению экономических настроений.

Реальный же механизм трансмиссии процентной политики выглядит, возможно, следующим образом. Изменение процентных ставок перераспределяет прибыль от экономической активности между различными секторами экономики. Например, повышение ставок делает отдельные сектора экономики убыточными в пользу других секторов. Это приводит к сворачиванию экономической деятельности в убыточных секторах – банкротству и закрытию предприятий и увольнению работников.

Но что для корпоративного сектора означает изменение процентных ставок на 0.25 или даже 2.5 процентных пункта? В мире, в котором продажи в любой момент времени могут колебаться, например, от –20% до +20% в зависимости от, например, пятен на Солнце.

Для большей части экономики процентная политика центрального банка – это ошибка округления в отчете о прибылях и убытках, особенно учитывая бюджетные дотации по процентным платежам по кредитам. Процентная политика - это усушка и утруска корпоративного мира, где 2-3% доходов могут банально списываться на неопределенные или непредвиденные расходы. Да, центральный банк – это непредвиденный расход. Или доход, но только если повезло с продажами. И не везет лишь тем, кому и усыхать уже дальше некуда. Не под теми пятнами родились.

Все это, естественно, совсем не решает проблему безработицы, деградации экономического потенциала и инвестиционного застоя. В прошлую рецессию все удивлялись новому явлению “jobless recovery”. В эту рецессию оно уже становится нормой. Но почему же компании все-таки не хотят инвестировать?

Кейнс и Маркс уже объяснили многое, если даже не все. Но если на секунду оставить их аргументы в стороне, то СМ готово предложить следующий аргумент: компании инвестируют мало, потому что компании инвестируют много. Звучит, как типичная проблема макроэкономики, не так ли?

Как уже было отмечено выше, для большинства инвестиционных проектов в экономике процентные ставки по кредитам – это ошибка округления в финансовом плане. Успешность инвестиций куда чаще зависит от того, будут ли конечные продажи на 20% выше или ниже запланированных. В любом случае, для того, чтобы инвестиции окупились, заданный объем продаж должен реализовываться по заданным ценам на протяжении определенного промежутка времени. И сокращение промежутка времени означает повышение требований к необходимому объему продаж или ценам.

Располагаемый для реализации продаж промежуток времени зависит от того, как быстро развивается технологический прогресс, который делает существующие технологии и производственные процессы морально устаревшими. Частично это зависит от темпов технологических инноваций со стороны конкурентов в отдельно взятой отрасли. Куда больше эти темпы могут зависеть от новаций в других отраслях и в первую очередь в сфере компьютерных технологий. Например, следующий Google может создаваться в соседнем гараже, но уже через 5 лет он может кардинально изменить то, как мы смотрим на этот мир.

Увеличение скорости технологических инноваций означает рост порога рентабельности и рост риска для инвестиционных проектов. Результатом этого является либо нежелание брать риск и инвестировать, либо необходимость непропорционально более высоких цен, призванных компенсировать риски. Снижение скорости технологических инноваций увеличивает прибыльность инвестиционных проектов и снижает их риск, что ведет в том числе к падению цен.

Центральные банки вместо того, чтобы заниматься усушкой и утруской корпоративного сектора, вполне могли бы озадачиться интересным и полезным вопросом. Ведь скорость технологических инноваций по своей сути подобна процентной политике. А заодно, глядишь, и хоть какое-то понимание механизмов ценообразования возникло бы.

Разгонять профсоюзы, дерегулировать рынок труда, резать зарплаты и т.п. было легко. Но когда оказалось, что потребители часто могут позволить себе лишь самое необходимое, то смысл производства всего остального пропал. Этот тупик капитализма Маркс описал еще полтора века назад. Вот только выводы у него для капитализма были не очень радостные.

 

Вывод

Современная макроэкономическая теория во главе с монетарной и процентной политикой центрального банка наглядно и в реальном времени демонстрируют полную беспомощность в управлении макроэкономическими процессами. В частности, вопросами распределения прибыли в частном секторе.

Скорость технологических инноваций – это макроэкономический параметр, которым можно управлять. Он влияет на привлекательность инвестиций и уровень их риска. Частный сектор самостоятельно этой переменной управлять не может, и поэтому вмешательство государства выглядит вполне разумным.